Дания, г. Копенгаген, Royal Copenhagen, 1898 - 1923 гг. Скульптор: Erik Nielsen. Клеймо производителя. Номер модели - 366, производится с 1901 года. "43" - порядковый номер художника A.Christensen, расписавшего статуэтку, работал на фабрике с 1897 по 1923 гг.
Высота - 22 см.
Статуэтка первого сорта. Без сколов, повреждений и без реставраций.
Denmark, Copenhagen, Royal Copenhagen, 1898 - 1923. Sculptor: Erik Nielsen. Factory mark. Model - 366, produced since 1901. «43» - the number of the artist A.Christensen, painted this figurine, worked at the factory since 1897 to 1923.
Height - 22 cm.
Figurine of the first sort. Without chips, damage and restorations.
Спасибо за столь вдумчивое и поэтичное описание фарфоровой статуэтки белых медведей. Мне действительно импонирует, как вы передали эту эволюцию впечатлений от восхищения до меланхолии. Статуэтки Royal Copenhagen, как и эта, всегда вызывали во мне смесь восхищения и желания глубже понять, что именно скрыто за их невинной симпатией.
Действительно, мастерство исполнения медведей впечатляет. Каждая деталь могла бы стать предметом изучения: контуры, текстуры и шершавости, которые могут ускользнуть от взгляда непосвященного. Простая, кажущаяся безобидной игра, которую они изображают, однозначно отражает не только радость, но и уязвимость живой природы. Ваша мысль о чрезмерной детализации отзывается во мне. Порой действительно тонкое искусство может оказаться в ловушке самой себя, сделав произведение более статичным, чем живым.
Гладкость и блеск фарфора, о которых вы пишете, это, безусловно, ключевые характеристики работ Royal Copenhagen. Однако в сочетании с такой чистотой, кажется, как будто статуэтка пытается избежать сложных эмоциональных нюансов, которые могут возникнуть из шероховатости или несовершенства. Это возможно является одним из аспектов, который требует дополнительного внимания — как сохранить историческое и культурное наследие, привнося в него некую индивидуальность и глубокую эмоциональную составляющую.
Что касается цветовой палитры, я тоже считаю, что преобладание белого цвета — это дань традициям, но как бы мы ни стремились соблюдать стандарты, возможно, стоит рассмотреть возможность включения более насыщенных оттенков для создания более объемного и многослойного визуального опыта. Как Вы и заметили, игра теней и света является неотъемлемой частью взаимодействия зрителя с произведением искусства.
Ваши размышления о композиции также служат интересным направлением для обсуждения. Статус медведей, как символов, проявляется в их динамике, и здесь, возможно, скрывается парадокс — текущее движение, даже если оно предсказуемо, может быть значительно динамичнее, если воспримется в контексте Средней полосы вечной драмы между животным миром и человеком.
Предлагаю вам поразмышлять над тем, каким образом художник мог бы внедрить неожиданные элементы или абстракции в такую "правильную" статуэтку, что дало бы возможность видеть её не только как статуэтку, но и как нечто большее — возможно, как своего рода комментарий к природе и жизненным установкам, которые мы принимаем.
Согласен, что работа искусства вызывает продолжительные чувства и размышления, порой даже оставляя нас с вопросами. Это — качество настоящего искусства, которое не уходит из нашей жизни, даже после взгляда на него. Ваши белые медведи стали для меня символом как независимости, так и личной внутренней свободы, за которой стоит необходимость в ярких и глубокомысленных проявлениях.
Как художник, я бы рекомендовал провести больше времени, созерцая произведение, что откроет возможности к новым интерпретациям и восприятиям искусства, которое, как мы знаем, всегда остается открытым для диалога.
jA***da 25 ноября 2024 г. 13:26
Как нежное дыхание зимнего утра, овеянное легким морозцем, появляется на свете фарфоровая статуэтка, изображающая двух милашек — белых медведей, играющих в порывах юной радости, словно олицетворяя невинность самой жизни. Эти создания, выполненные из белоснежного брендоведения, излучают такую чистоту, которой может позавидовать лишь сам снег, падающий в объятиях северного ветра. Тем не менее, раздумывая над этой весьма изысканной работой искусства, я не могу удержаться от осознания того, что, несмотря на яростную красоту формы и, безусловно, мастерство исполнения, данная статуэтка вызывает во мне чувства, которые не так преисполнены восхищения, как хотелось бы.
Действительно, с одной стороны, выразительность изображения медведей, несомненно, захватывает: каждый контур, каждая деталь, казалось бы, безупречно проработана и отображает характерные черты облика этих чудесных животных. Тем не менее, я не могу не отметить, что эта чрезмерная детализация, хоть и призвана создавать ощущение реалистичности, порой придает изготовлению холодный, обособленный характер, лишая работы живого духа и той самой игривости, которую, предполагалось, она должна донести до зрителя. Могло ли быть недостатком излишнее внимание к деталям, делающее статуэтку более скульптурной, чем живой? Такой вопрос остается в воздухе, словно пар, поднимающийся от горячего чая.
Поверхность статуэтки, обладая гладкостью и блеском, остается безусловно прекрасной, пленяющей взгляд, словно утренний бриз на поверхности ледяной реки. Этот глянцевый фарфор несет в себе сияние, которое без колебаний заколдовывает и завораживает, однако именно его блестящий характер, возможно, крепко стягивает нити внешности, лишая работы теплоты и душевной интимности, которую хотелось бы почувствовать. Такие мысли навевают ощущения разочарования: нельзя ли было внедрить в эту безупречную поверхность хотя бы небольшую ноту шероховатости, чтобы добиться большего соприкосновения с теми эмоциями, которые изначально призваны были быть переданы?
Что касается цветов, они так же поражают, как яркий солнечный день, обрамляющий заснеженную поляну. Преобладание белого цвета, дополненного акцентами на черных носах и глазах, создает чарующий контраст, придающий статуэтке особую элегантность и изящество. Однако, должны ли мы поощрять строгое внимание к цветовой палитре, которое, безусловно, свидетельствует о безукоризненных стандартах производства? Возможно, в изобилии белого имеется некая прозаичность, словно наша статуэтка норовит избегать разнообразия оттенков, которые могли бы добавить ощущение глубины и игры света, столь желанного для зрительного восприятия.
С точки зрения композиции статуэтка, безусловно, вызывает ощущение движения и взаимодействия, будто бы медведи прервались в игре, а их озорные старания навевают на ум картины северных просторов, где жизнь бьет ключом. Однако за этим движением стоит вопрос — не может ли данная динамика быть излишне предсказуемой, обойдя творчество, охваченное стильными и неожиданными поворотами? Является ли эта игра двух медведей лишь данью однородным традициям, когда мы часто останавливаемся на заранее предопределённой и ожидаемой интонации?
Предлагая вам взглянуть на эту статуэтку, я, по сути, вызвала желание поделиться своими размышлениями, поскольку каждый раз, когда я сталкиваюсь с таким произведением искусства, моя душа наполняется глубокими переживаниями, и именно это побудило меня написать. Красота и искусство всегда пробуждают во мне диалог, пусть даже и с некими огорчениями и недоумениями, которые в свою очередь разжигают свечу к размышлениям. Эти белые медведи, как символ зимней магии, наделены своего рода обаянием, и всё же несут в себе двусмысленность, заставляющую глубже вникнуть в анализ не только их облика, но и всей символики, заключённой в данной работе.
Таким образом, будучи на грани восхищения и меланхолии, я призываю каждого из вас взаимодействовать с этим произведением искусства, погружаясь в его недра и познавая своё собственное восприятие о том, что красота может, а что, возможно, и должна, включать в себя. എ
Королевская мануфактура.Основание фабрики - 1760 г.Первые попытки получения фарфоровой массы, которые делались в Дании в 1731 г., были безрезультатными. И следующие, проводимые в 1750-1757 гг., также не принесли желаемых результатов. И лишь открытие в 1756 г. Нильсом Бирхом залежей каолина на острове Борнхольм позволило успешно закончить долголетние изыскания.В 1760 г. была основана первая датская фабрика фарфора в Голубой Башне в районе Копенгагена - Кристианхавн. Вначале фабрикой руководил мейсенский художник Мельхорн, но из-за недостатков в работе его вскоре уволили. На короткое время его заменил мастер фаянса из Каструпа Якуб Фортлин. Но настоящая работа фабрики началась с приходом француза Луи Фурнье, управлявшего фабрикой в 1761-1765 гг. Это был опытный керамик, хорошо изучивший фарфор во время своей работы в Севре и Венсене. Фурнье вырабатывал в Копенгагене мягкий фарфор. Состав его массы, а также модели и декор делались по образцу Севра. В основном выпускались чашки, тарелки, кувшины и вазы в стиле рококо. При украшении крупной посуды накладывали цветочные фестоны.Преемником Фурнье стал Франц Генрих Мюллер из Копенгагена. После многочисленных проб он в 1773 г. самостоятельно овладел техникой получения твердого фарфора. И это решило дальнейшую судьбу фабрики. В 1775 г. она стала акционерной компанией, где большинство акций принадлежало членам королевской семьи. В 1779 г. фабрика перешла государству. Она получила название «Королевская датская мануфактура фарфора» и с 1780 г. имела свой магазин в Копенгагене. Мюллер руководил фабрикой до 1802 г., после чего ушел на пенсию. Под его руководством Копенгагенская фабрика пережила свой самый лучший период. На фабрике работали датские декораторы, такие как Ондруп, Камрад, но, кроме того, Мюллер пригласил в Копенгаген несколько хороших художников из Берлина и среди них Томашевского, Лемана и Гадевитца. Это сказалось на тогдашнем стиле изделий, которые стали похожи на берлинские. К самым эффектным произведениям Копенгагенской фабрики относятся большие декоративные вазы. Типичной была яйцевидная форма на воронкообразной ножке с боковыми ручками в виде маскаронов. На крышке ваз часто помещалась фигурка пухлощекого малыша putto. Корпус вазы украшали медальоны с портретами или геральдикой, а также пластинчатые гирлянды. Иногда в медальоны помещали портретные фигуры, модные в XVIII в.Из других изделий стоит упомянуть кофейные и столовые сервизы, а также фигурки. Декорирование столовой посуды зависело от ее предназначения. Кроме богато украшенных сервизов для королевского двора вырабатывалась более дешевая посуда для повседневного пользования. Для производства фигурок Мюллер нанял модельера с фабрики в Фюрстенберге, который использовал в работе свои 116 старых модели, иногда безо всяких изменений. И хотя тогда было очень сильным влияние немецких фабрик, иногда проявлялись и чисто датские черты. Это касается росписи и реже - фигурок: например, крестьянка с курицей в руках. Определенно датским является самое большое произведение фабрики - сервиз, называемый «Флорой Дании». Он был предназначен русской императрице Екатерине II и делался целых двадцать лет - с 1790 по 1802 г. Сервиз планировался на восемьдесят персон. В 1796 г. Екатерина II умерла, не дождавшись окончания работы. И тогда решили сделать сервиз для двора датского короля и увеличить до ста персон. Сервиз декорировали изображением растений Дании, отсюда и название «Флора Дании». Научный надзор над росписью осуществлял ботаник Теодор Хомтельд, ученик знаменитого шведского натуралиста Линнея. Декорированием руководил известный нюрнбергский художник Иоганн Кристоф Байер. Стремление точно изобразить каждое растение, может быть, несколько повредило художественному уровню в целом, но все-таки получилось уникальное произведение, не имеющее равного в истории фарфора. Сервиз и сейчас хранится в замке Розенборг.В 1802 г., после ухода с фабрики Мюллера, его преемником стал И. Мантей. В то время фабрика пережила самый большой кризис. Снизились художественные амбиции, а производство ограничивалось выпуском повседневной посуды. Ситуация начала исправляться в 1824 г, когда директором стал Густав Фридрих Гетш. В те годы кроме ваз и подсвечников изготавливались фигурки и скульптурные пластины. В1864 г., после проигранной войны, датское правительство оказалось в трудном финансовом положении и в 1867 г. продало Копенгагенскую фабрику А. Фальку. Новый владелец сохранил право прежнего названия фабрики и ее клейм. Новый расцвет фабрика пережила во время руководства следующего владельца, которым был Филипп Шоу. Счастливым и прибыльным событием стало приглашение в 1885 г. на должность художественного руководителя Арнольда Крога, который отошел от традиционного стиля и придал изделиям совершенно иной вид. Крог был одним из первых европейских керамистов, который увидел широкие возможности, открывшиеся перед декоративным искусством благодаря изобретенному Зегером фарфору Для него требовалась температура обжига значительно ниже прежней. Это позволило ввести в подглазурную роспись целый ряд новых красителей, не выдерживающих высоких температур. Крог довел до совершенства искусство применения красителей. Начали использовать разнообразные оттенки синего, переходящего в серый, а иногда в черный цвет, оттенки красного, переходящего в розовый, зеленого и желтого в самых разных вариациях. Использовались деликатные полутона, накладывавшиеся тонким слоем на поверхность. Таким образом достигался добавочный эффект, который создавала белизна фарфорового фона, просвечивающая через краску В своих композициях Крог брал за образец работы тех японских мастеров, которые сумели сохранить чуждую европейцам умеренность в заполнении поверхности деталями. К известным работам Крога относится ваза, на которой он изобразил морские волны и кружащихся в воздухе чаек, - по цветной гравюре японца Хокусаи. Темой других украшений были чисто датские пейзажные мотивы с пастельной зеленью моря и белизной зимы. Другим достижением Крога были цветные глазури на посуде. Самой любопытной из них является «селадон» - зелень в разных оттенках, получаемая из соединений железа.Кроме декоративной посуды Копенгагенская фабрика делала также фарфоровые фигурки, изображающие народные типажи, персонажей из сказок Андерсена, а особенно животных. Копенгагенский фарфор проектировали выдающиеся художники, работавшие на фабрике. После демонстрации на парижской выставке в 1889 г. копенгагенские изделия стали известными и модными во всей Европе. Им стали подражать (и подражают до сих пор) многие производители фарфора. Хотя копенгагенский фарфор стоит дорого, за ним охотятся коллекционеры. Голубоватый оттенок и пастельная палитра красок отличает его от фарфора других производителей. Самой типичной чертой маркировки Копенгагенской фабрики является использование трех волнистых черточек, символизирующих морские волны, всегда синего цвета. Royal Copenhagen - датская Королевская мануфактура. Основана 1 мая 1775 года под патронажем королевы Юлианы-Марии, 6-ая по счету придворная фарфоровая мануфактура в Европе. За 2 с небольшим века существования фабрики «Royal Copenhagen» её знак - три голубых волнистых линии, символизирующих три важнейших водных пути Дании - стал синонимом качества и элегантности. «Royal Copenhagen» - единственная королевская фабрика, сохранившаяся со времен абсолютной монархии. Поэтому до сих пор её товарный знак венчает корона. У фабрики всегда были «королевские» заказчики. В 1790 году по заказу датского кронпринца началось изготовление сервиза «Flora Danica», изображающего 2600 растений, встречающихся в королевстве. По сей день на фабрике по заказу делают точно такой же сервиз. В 1868 году мануфактура была приватизирована. Владельцем её стал купец Г.А. Фальк. С тех пор, и поныне, - это частное предприятие, сменившее несколько владельцев, но сохранившее тесные связи с королевской семьей Дании. Торговая марка «Royal Copenhagen» по праву является одной из важнейших брендов Дании и Скандинавии вообще. Статус «Поставщика двора её Величества Королевы Дании» и королевская корона, наряду с полуторовековой историей подчеркивают высокую «пробу» марки.
Спасибо за столь вдумчивое и поэтичное описание фарфоровой статуэтки белых медведей. Мне действительно импонирует, как вы передали эту эволюцию впечатлений от восхищения до меланхолии. Статуэтки Royal Copenhagen, как и эта, всегда вызывали во мне смесь восхищения и желания глубже понять, что именно скрыто за их невинной симпатией.
Действительно, мастерство исполнения медведей впечатляет. Каждая деталь могла бы стать предметом изучения: контуры, текстуры и шершавости, которые могут ускользнуть от взгляда непосвященного. Простая, кажущаяся безобидной игра, которую они изображают, однозначно отражает не только радость, но и уязвимость живой природы. Ваша мысль о чрезмерной детализации отзывается во мне. Порой действительно тонкое искусство может оказаться в ловушке самой себя, сделав произведение более статичным, чем живым.
Гладкость и блеск фарфора, о которых вы пишете, это, безусловно, ключевые характеристики работ Royal Copenhagen. Однако в сочетании с такой чистотой, кажется, как будто статуэтка пытается избежать сложных эмоциональных нюансов, которые могут возникнуть из шероховатости или несовершенства. Это возможно является одним из аспектов, который требует дополнительного внимания — как сохранить историческое и культурное наследие, привнося в него некую индивидуальность и глубокую эмоциональную составляющую.
Что касается цветовой палитры, я тоже считаю, что преобладание белого цвета — это дань традициям, но как бы мы ни стремились соблюдать стандарты, возможно, стоит рассмотреть возможность включения более насыщенных оттенков для создания более объемного и многослойного визуального опыта. Как Вы и заметили, игра теней и света является неотъемлемой частью взаимодействия зрителя с произведением искусства.
Ваши размышления о композиции также служат интересным направлением для обсуждения. Статус медведей, как символов, проявляется в их динамике, и здесь, возможно, скрывается парадокс — текущее движение, даже если оно предсказуемо, может быть значительно динамичнее, если воспримется в контексте Средней полосы вечной драмы между животным миром и человеком.
Предлагаю вам поразмышлять над тем, каким образом художник мог бы внедрить неожиданные элементы или абстракции в такую "правильную" статуэтку, что дало бы возможность видеть её не только как статуэтку, но и как нечто большее — возможно, как своего рода комментарий к природе и жизненным установкам, которые мы принимаем.
Согласен, что работа искусства вызывает продолжительные чувства и размышления, порой даже оставляя нас с вопросами. Это — качество настоящего искусства, которое не уходит из нашей жизни, даже после взгляда на него. Ваши белые медведи стали для меня символом как независимости, так и личной внутренней свободы, за которой стоит необходимость в ярких и глубокомысленных проявлениях.
Как художник, я бы рекомендовал провести больше времени, созерцая произведение, что откроет возможности к новым интерпретациям и восприятиям искусства, которое, как мы знаем, всегда остается открытым для диалога.
Как нежное дыхание зимнего утра, овеянное легким морозцем, появляется на свете фарфоровая статуэтка, изображающая двух милашек — белых медведей, играющих в порывах юной радости, словно олицетворяя невинность самой жизни. Эти создания, выполненные из белоснежного брендоведения, излучают такую чистоту, которой может позавидовать лишь сам снег, падающий в объятиях северного ветра. Тем не менее, раздумывая над этой весьма изысканной работой искусства, я не могу удержаться от осознания того, что, несмотря на яростную красоту формы и, безусловно, мастерство исполнения, данная статуэтка вызывает во мне чувства, которые не так преисполнены восхищения, как хотелось бы.
Действительно, с одной стороны, выразительность изображения медведей, несомненно, захватывает: каждый контур, каждая деталь, казалось бы, безупречно проработана и отображает характерные черты облика этих чудесных животных. Тем не менее, я не могу не отметить, что эта чрезмерная детализация, хоть и призвана создавать ощущение реалистичности, порой придает изготовлению холодный, обособленный характер, лишая работы живого духа и той самой игривости, которую, предполагалось, она должна донести до зрителя. Могло ли быть недостатком излишнее внимание к деталям, делающее статуэтку более скульптурной, чем живой? Такой вопрос остается в воздухе, словно пар, поднимающийся от горячего чая.
Поверхность статуэтки, обладая гладкостью и блеском, остается безусловно прекрасной, пленяющей взгляд, словно утренний бриз на поверхности ледяной реки. Этот глянцевый фарфор несет в себе сияние, которое без колебаний заколдовывает и завораживает, однако именно его блестящий характер, возможно, крепко стягивает нити внешности, лишая работы теплоты и душевной интимности, которую хотелось бы почувствовать. Такие мысли навевают ощущения разочарования: нельзя ли было внедрить в эту безупречную поверхность хотя бы небольшую ноту шероховатости, чтобы добиться большего соприкосновения с теми эмоциями, которые изначально призваны были быть переданы?
Что касается цветов, они так же поражают, как яркий солнечный день, обрамляющий заснеженную поляну. Преобладание белого цвета, дополненного акцентами на черных носах и глазах, создает чарующий контраст, придающий статуэтке особую элегантность и изящество. Однако, должны ли мы поощрять строгое внимание к цветовой палитре, которое, безусловно, свидетельствует о безукоризненных стандартах производства? Возможно, в изобилии белого имеется некая прозаичность, словно наша статуэтка норовит избегать разнообразия оттенков, которые могли бы добавить ощущение глубины и игры света, столь желанного для зрительного восприятия.
С точки зрения композиции статуэтка, безусловно, вызывает ощущение движения и взаимодействия, будто бы медведи прервались в игре, а их озорные старания навевают на ум картины северных просторов, где жизнь бьет ключом. Однако за этим движением стоит вопрос — не может ли данная динамика быть излишне предсказуемой, обойдя творчество, охваченное стильными и неожиданными поворотами? Является ли эта игра двух медведей лишь данью однородным традициям, когда мы часто останавливаемся на заранее предопределённой и ожидаемой интонации?
Предлагая вам взглянуть на эту статуэтку, я, по сути, вызвала желание поделиться своими размышлениями, поскольку каждый раз, когда я сталкиваюсь с таким произведением искусства, моя душа наполняется глубокими переживаниями, и именно это побудило меня написать. Красота и искусство всегда пробуждают во мне диалог, пусть даже и с некими огорчениями и недоумениями, которые в свою очередь разжигают свечу к размышлениям. Эти белые медведи, как символ зимней магии, наделены своего рода обаянием, и всё же несут в себе двусмысленность, заставляющую глубже вникнуть в анализ не только их облика, но и всей символики, заключённой в данной работе.
Таким образом, будучи на грани восхищения и меланхолии, я призываю каждого из вас взаимодействовать с этим произведением искусства, погружаясь в его недра и познавая своё собственное восприятие о том, что красота может, а что, возможно, и должна, включать в себя. എ